Ровно 34 года назад беларусы первый и пока последний раз в современной истории страны устроили забастовку с остановкой движения поездов. 24 апреля 1991 года они блокировали крупнейший в стране железнодорожный узел три часа, а на следующий день — 12 часов подряд, отрезав бóльшую часть СССР от Европы. Зачем люди начали этот страйк, кто за ним стоял, как на него реагировали власти и что заставило бастующих уступить — читайте в нашем тексте.
Повышение цен и взрыв возмущения
К середине 1980-х Советский Союз попал в глубокий системный кризис. Пришедший к власти Михаил Горбачев попытался реформировать страну, начав перестройку. В условиях относительной либерализации люди смогли открыто высказывать свои взгляды и выступать с протестами. Возмущение беларусов действиями властей после аварии на Чернобыльской АЭС (1986) и открытие правды о расстрелах НКВД в Куропатах под Минском (1988) привели к росту активности и созданию Беларусского народного фронта.
В 1990-м на первых альтернативных выборах БНФ смог провести в парламент БССР — Верховный Совет XII созыва — около 30 своих представителей (всего депутатов было 360). Однако в то время как в Балтии и в Закавказье уже массово требовали независимости, Беларусь еще воспринималась тихой заводью. Тем большим потрясением стала активность наших соотечественников в апреле 1991 года.
На это были две причины — косвенная и основная, и обе были связаны с экономикой.
Вечером 22 января, когда закрылись все отделения банков, в программе «Время» объявили об обмене денег. С полуночи крупные купюры (50 и 100 рублей) образца 1961 года прекращали использоваться. Обменять их на новые можно было лишь в течение трех дней. Но со счета разрешали снять не более 500 рублей (примерно размер средней зарплаты), а обменять — не более тысячи, пенсионерам и вовсе только 200 рублей. Для больших сумм нужно было обращаться в комиссии, которые проверяли происхождение денег (его вряд ли могли объяснить те, кто годами копил деньги под матрасом).
Смысл реформы, разработанной под руководством премьер-министра Валентина Павлова, заключался в следующем. За годы перестройки объем наличных увеличился в два раза, а товарооборот — всего лишь в 1,4 раза. Поэтому государство хотело изъять «лишние» деньги, которые гуляли по стране. Формальным поводом назвали борьбу с фальшивыми банкнотами. Однако попытка провалилась. Удалось изъять 5−10% денежной массы, по информации председателя Госбанка Виктора Геращенко, до обмена не дошли купюры на 8 млрд рублей — то есть такую сумму удалось «заработать» властям, выведя эти деньги из оборота, тогда как стоимость самой реформы оценивали в 5 млрд.
При этом слухи о том, что могут объявить обмен денег, ходили задолго до того, но власти старательно все отрицали. Теперь их репутация была окончательно и безнадежно подорвана. Это стало косвенной причиной будущих протестов.
«Наступила павловская реформа, и все активисты и образованные люди были глубоко возмущены. Люди работали в сельхозпредприятиях. По копеечке — то на машину, то на квартиру, то детям — [собирали деньги]. Все эти деньги [в банке] сгорели», — рассказывал участник оршанских протестов Игорь Гришанов (банковские вклады запретили забирать в течение трех лет, а когда уже после развала СССР разрешили, они обесценились).
Вдобавок с начала марта 1991 года Павлов еще и ввел так называемый президентский пятипроцентный налог с продаж, отчего на эти же пять процентов повысились цены в пустующих магазинах.
Но основной причиной для возмущения были события следующего месяца. 2 апреля произошло одномоментное повышение цен. Например, говядина раньше стоила 1,97 рубля — теперь продавалась по 7,90, а то и по 10, вареная колбаса была 2,70 рубля — стала 8,90. Однако это не устранило дефицита — сложности были даже с покупкой хлеба и молока. Да и почти все категории товаров отпускались по талонам.
Цены взлетели по всему Союзу, но на протесты вышли именно беларусы. Почему? На это повлияло относительное благосостояние БССР и то, что в стране тогда активно формировалось гражданское общество и публичная политика.
«У нас мясо и колбаса по 2 рубля были в продаже, а в других странах Советского Союза — кроме, возможно, стран Балтии — этого не было. Люди там уже давно платили по 10 рублей за килограмм мяса на рынке, а в магазинах были кабачки и рыбные консервы. Вторая причина — период горбачевской гласности, это был праздник неповиновения. Тогда была относительная демократия, фракция БНФ уже была в парламенте, репрессий не было — вот и произошли эти события», — рассказывал Геннадий Быков, тогда шлифовщик завода автоматических линий. Того же мнения придерживался и Станислав Шушкевич, тогдашний первый вице-спикер Верховного Совета. «В отличие, например, от Москвы нас снабжали товарами сравнительно неплохо, мясо лежало в магазинах Минска вполне спокойно по 2 рубля. И вдруг такой скачок цен», — объяснял он. Контраст оказался для жителей слишком разительным.
Начало минских протестов
Забастовка началась в беларусской столице. 3 апреля сотрудники минского электротехнического завода перекрыли трамвайное движение по улице Долгобродской. Их поддержали рабочие завода автоматических линий и завода шестерен.
На следующий день протесты продолжились. Около 100 тысяч человек — в том числе уже и рабочие МТЗ и МАЗ — отправились в центр.
«Відовішча ўражвала. Да Дому Ўраду рухаліся тры велізарныя калоны: адна — з вуліцы Свярдлова; як шырокая рака, плыў людзкі вал па мосце з вуліцы Маскоўскай; і такая самая людзкая рака рашуча набліжалася да плошчы Незалежнасці (тады плошчы Леніна) з праспекта Скарыны (тады праспекта Леніна). Рабочыя былі настроеныя вельмі рашуча», — вспоминала депутат минского горсовета Галина Ващенко, будущая супруга Зенона Позняка, в своей книге «Беларусь у сэрцы».
В первый день рабочие стояли на площади до вечера, с ними пытался вести переговоры премьер-министр Вячеслав Кебич — безрезультатно. Однако четкого плана у людей не было, лидера — также. Зенон Позняк, который мог взять на себя инициативу, находился с визитом в США, а желающих занять его место не нашлось.
«Што рабіць далей — не ведаў ніхто. А потым вырашылі ісці да тэлебачання і патрабаваць простага эфіру. І людзі рушылі велізарнай калонай», — рассказывала Галина Ващенко. Но, по ее словам, у делегации не было настойчивости и их просто обманули, так и не дав эфир. «Незнаёмая мне жанчына з рабочых раптам звярнулася да мяне: „Трэба сёння дамагацца ад ураду ўсяго, бо сёння мы, рабочыя, пойдзем за вамі і, калі трэба, разнясём гэты тэлецэнтр па цагліне. Заўтра можа быць позна, няўжо ж вы гэтага не разумееце?“» — вспоминала Галина.
Действительно, в первый день рабочие требовали исключительно вернуть низкие цены. Уже назавтра появились политические требования: департизация (тогда партийные ячейки были на всех предприятиях, воинских частях и т.д. — департизация означала их запрет) и проведение новых выборов в парламент. Через несколько дней рабочие уже требовали предоставить Декларации о суверенитете (принятой еще в 1990-м) статус конституционного закона, то есть провозгласить независимость Беларуси (это в итоге свершилось чуть позже, в августе 1991 года). Появление этого лозунга было итогом работы активистов БНФ с лидерами рабочего движения. Кроме этого, последние требовали отменить пятипроцентный налог с продаж, повысить зарплаты и даже отправить в отставку Михаила Горбачева и всесоюзное правительство.
Требования передали тогдашнему вице-премьеру Михаилу Мясниковичу. Кстати, председатель Верховного Совета Николай Дементей во время страйка сообщил о проблемах со здоровьем (были они реальными или нет, мы не знаем), поэтому от имени парламента переговоры с забастовщиками вел его первый заместитель Станислав Шушкевич.
Однако параллельно протест пошел на спад. На второй день на площадь, по словам Галины Ващенко, пришло уже меньше людей. А на третий милиция установила железные ограждения вокруг здания правительства. Вместе с тем созданный в те дни стачечный комитет решил дать руководителям БССР время, чтобы изучить требования рабочих.
В этот момент шли сразу несколько процессов. Во-первых, оппозиционная фракция депутатов пыталась созвать внеочередную сессию Верховного Совета, чтобы оперативно рассмотреть требования рабочих. Но необходимое количество подписей собрать не удалось. Во-вторых, власти приняли меры, чтобы сбить протестные настроения. 9 апреля они снизили цены на детские товары, увеличили выплаты на детей и отменили пятипроцентный налог с продаж. В-третьих, началось долгое «перетягивание каната».
«Массы „проявляли активность“ более месяца. Разогнать их было невозможно: около двадцати тысяч человек приходили к Дому правительства, как на работу», — вспоминал Александр Федута, тогда секретарь комсомола БССР. Происходили переговоры. Например, 19 апреля с лидерами стачкома встречался Президиум Верховного Совета (высшее руководство парламента). Во время того разговора чиновники заявили, что снизили некоторые цены и удовлетворили почти все экономические требования рабочих. О политических не шло и речи.
Эстафету подхватывает Орша
Но пока в Минске протесты затухали, они начались в Орше. 5 апреля на местном Инструментальном заводе прошел митинг возмущенных повышением цен рабочих, затем они колонной во главе с активистом Николаем Разумовым, работавшим там же, направилась к заводу «Легмаш». Активисты с мегафонами прорвались на его территорию и стали обходить цеха, призывая прекращать работу и выходить на улицу. Так к протестующим добавилась колонна легмашевцев, затем — станкозавода «Красный Борец» и фабрики «Світанак». Присоединились и представители других предприятий. Все собрались в городском парке на митинг, присутствовало и городское начальство.
«Выглядала ўсё даволі стыхійна, тым не менш такога не было з часоў Кастрычніцкай рэвалюцыі. Натоўпы людзей пад чырвонымі сцягамі. Не сказаць, каб іх было многа, але былі. Хтосьці трымаў нават у руках партрэт Леніна», — вспоминал активист Алесь Шутов.
Выступающие требовали повысить зарплату, снизить цены на основные продукты питания и промышленные товары. «Помню возмущение женщин: „Нам детей нечем кормить!“ Видя стильно одетого, в кожаном плаще председателя райисполкома, дергали за этот плащ, чуть ли не порвали», — рассказывал один из участников событий.
Протестующие поддержали экономические и политические требования, звучавшие в Минске, а также избрали городской стачком, куда вошли по три человека от бастующих предприятий и местные представители БНФ Юрий Санько и Виктор Андреев. Первого избрали замглавы стачкома, второго — секретарем, а Разумов стал председателем. Решили даже издавать свою газету, которую назвали «Рабочая воля» (вышло несколько ее номеров). Она печаталась в Оршанской типографии за деньги, которые давали сами рабочие, — и это в условиях, когда не хватало на еду. В дальнейшем на крупных предприятиях города создавались заводские стачкомы, которые делегировали своих представителей в городской.
Назавтра, 6 апреля, митинг состоялся уже на центральной площади. Если предыдущий был стихийный, то этот — организованный. «Было бачна, як замест чырвоных з’яўляюцца бел-чырвона-белыя сцягі, і ад пытанняў коштаў людзі ўсё больш пачынаюць пераходзіць да палітычных патрабаванняў», — вспоминал Алесь Шутов. Звучали и дополнительные требования: здания горкома и райкома партии отдать под детские учреждения, повысить выплаты пенсионерам и инвалидам.
Однако начальства в этот раз уже не было. «Мы призвали туда и партийный комитет города Орши, и многих руководителей предприятий города, но, к сожалению, от них никто не явился. Они стояли за углом, смотрели за всем происходящим», — рассказывал Игорь Гришанов.
Следующие пару недель крупных акций в городе не проходило, были лишь митинги на предприятиях и агитация среди рабочих.
Протесты продолжились 23 апреля, когда в Минске возобновилась забастовка на 42 предприятиях, а в центре прошел десятитысячный митинг. Оршанцы тоже вышли на главную городскую площадь. Правда, теперь их поддержали не все. Например, большинство работников швейной фабрики остались на местах. А на льнокомбинате признались, что им стали выплачивать 100 рублей компенсации, 45 рублей на питание и обещали повышение зарплаты в два раза — их это устроило.
Тем не менее людей собралось немало, они поддержали минчан и озвучили требования: вывести парткомы с предприятий, национализировать имущество партии, отменить все привилегии номенклатуры и сократить на треть госаппарат.
В телеграмме, отправленной в Верховный Совет, указывалось: если озвученные требования не будут выполнены до 17 часов этого дня, то будет парализована работа Оршанского железнодорожного узла.
«Я памятаю момант, калі Мікалай Разумаў спытаў: „Ну што, пойдзем блакаваць чыгунку?“ І людзі сказалі: „Пойдзем!“» — вспоминал участник протестов Алесь Кожемяко.
Так оршанцы оказались радикальнее минчан: когда на митинге в столице зачитали телеграмму, минский стачком не поддержал идею блокировки железной дороги.
Блокировка путей и винно-водочных отделов
Впрочем, в тот день решили блокировку не проводить и подождать до завтра. 24 апреля оршанцы направили в Минск более выполнимые требования — созвать внеочередную сессию Верховного Совета, чтобы на ней рассмотрели их политические требования. В противном случае они угрожали перекрыть железные дороги Брест — Москва и Ленинград — Одесса. Это означало остановку движения на ключевых направлениях, ведь Орша была перекрестком этих важнейших магистралей.
Информацию об этом передали и представителям БНФ. Депутат Галина Семдянова осталась в кабинете фракции оппозиции, чтобы по телефону держать связь с Оршей, а несколько ее коллег отправились на заседание Президиума Верховного Совета, куда их пригласил Шушкевич. Оказалось, что там собрались представители силового блока (генпрокурор, глава КГБ, министр внутренних дел), которые собирались убедить представителей Фронта — а через них и оршанцев — отказаться от своих требований.
В 15.25, пока глава МВД Владимир Егоров рассказывал, что силовики сорвали пикет в поддержку оршанцев, который планировали студенты минского политеха (теперь БНТУ), в зал вошла Семдянова.
«Калі праз 7 хвілінаў не будзе адказу, людзі лягуць на рэйкі», — заявила она. Власти ей не поверили и продолжили заседание. «У Воршы цяпер дваццаць чалавек селі на каляіну, але [супраць іх] ужывуць належныя захады», — вскоре сообщил Шушкевич.
Когда заседание закончилось, выяснилось, что это были вовсе не 20 человек. Около 10 тысяч оршанцев прорвали оцепление милиции, сели на рельсы и заблокировали железнодорожный узел, соединяющий СССР с Европой. В итоге было сорвано движение девяти пассажирских, восьми пригородных и нескольких товарных поездов.
«Рух цягнікоў быў спынены. Такое ў гісторыі Беларусі здарылася ўпершыню. Ды, здаецца, і ў гісторыі СССР апошніх дзесяцігоддзяў — таксама», — писал депутат Сергей Наумчик. Отметим, в истории Беларуси такое все же было в ходе революционных волнений 1905 года — правда, самой страны тогда еще не существовало.
Через три часа блокаду сняли, но забастовку начали работники локомотивного депо Орши. В это время протестующие сделали последнюю попытку договориться. Стачком отправил на переговоры в Верховный Совет заместителя главы стачкома Юрия Санько и секретаря Виктора Андреева. Бард Сергей Соколов-Воюш, который был в тот момент в Орше, на своей машине довез их до Минска. Утром следующего дня, 25 апреля, на встречу в парламент их доставил начальник транспортной милиции Николай Чергинец (будущий писатель и сторонник Александра Лукашенко).
Требования оршанцев совпадали с минскими. Они включали департизацию предприятий, принятие нового закона о выборах — всего около полутора десятков пунктов, в основном политические. Но переговоры никакого результата не дали. Санько и Андреев вернулись в Оршу.
Там события разворачивались следующим образом. Лидер стачком Николай Разумов обратился к рабочим, и те организованно пошли к железнодорожному вокзалу. К ним присоединились сотрудники локомотивного депо. Кроме того, из соседнего поселка Барань (10 км от города) в центр пришла многотысячная колонна работников завода «Красный Октябрь»: их убедил помочь член оршанской Рады БНФ Николай Фальков. По дороге бастующие остановили несколько рейсовых автобусов и посадили в них женщин, остальные пошли пешком.
«Натоўп людзей, які рушыў на вакзал, нагадваў першамайскую дэманстрацыю, толькі не хапала паветраных шарыкаў. Пачуцці былі прыўзнятыя. <…>. Людзі верылі, што ў іх атрымаецца перамагчы — абсалютна шчыра, што ім выпала шчасце змяніць гісторыю сваёй краіны», — отмечал Алесь Шутов.
На вокзале протестующих уже ждали. «Когда подъехал к вокзалу, меня охватил не то, что ужас, [а] животный страх. Я никогда столько милиции не видел. <…>. Все было забито курсантами. То есть все везде была милиция, вокзал полностью забит», — рассказывал Разумов.
По словам Александра Длугаша, в 1991 году — начальника городского ОВД, кроме личного состава милиции в его распоряжение передали учащихся и преподавателей из местной и могилевской школы милиции. Однако силовики, по словам участников протестов, вели себя очень лояльно, не мешая забастовщикам и не разгоняя их.
Почему? С одной стороны, в воздухе носился ветер перемен, милиционеры не хотели идти против людей (и могли даже разделять их взгляды и требования). С другой, технически помешать участникам без брутального насилия было практически невозможно. «Город окутан целой сетью железнодорожных путей. И, допустим, если бы нам удалось не допустить блокирования на центральной станции, в районе вокзала, люди через 20 минут сидели бы уже на станции Западная на рельсах или на станции Восточная», — говорил Длугаш.
В итоге 25 апреля в 11 часов утра бастующие заблокировали все пути.
«Поезда остановились. Никто из машинистов не ехал на людей, на толпы, которые шли по путям. Останавливались, прислушивались к нам», — вспоминал участник тех событий Михаил Криштон. Хотя, по словам Длугаша, из поездов выходили пассажиры, женщины с детьми, просили пропустить составы.
Навстречу пошли и власти. В здании вокзала стачкому выделили комнату. В другой, расположенной напротив, находились сотрудники КГБ, милиции и представители местной власти. Перед вокзалом установили звукоусилительную аппаратуру, через которую звучали выступления, зачитывалась информация о текущих событиях. На крыше вокзала силовики установили кинокамеры.
Однако полностью бездействовать оршанским властям не давало минское начальство. И те сделали ход конем и объявили свободную, без талонов, продажу водки, рассчитывая, что это заставит протестующих броситься по магазинам. Активисты действительно направились во все ближайшие магазины, но не за алкоголем — напротив, они заблокировали вино-водочные отделы, а также звонили в горисполком и требовали прекратить провокацию. По воспоминаниям, пьяных на железнодорожном вокзале заметно не было.
Угроза ОМОНом и конец протестов
Наконец из Минска пришла команда разогнать людей и деблокировать железную дорогу. Но ни председатель Оршанского горисполкома, ни начальник милиции, ни другие чиновники брать на себя ответственности не хотели. Предположим, что играли роль несколько факторов. С одной стороны, нежелание участвовать в насилии по отношению к своим землякам, с другой — понимание, что виновными в случае чего сделают именно их, исполнителей. Например, именно так произошло в 1989 году в Тбилиси, когда в результате разгона протестующих погиб 21 человек.
«Из Министерства внутренних дел два раза поступали команды применить силу <…>. Но я, советуясь с [одним из руководителей МВД] Владимиром Новацким, пришел к выводу, что в ситуации, которая сложилась на вокзале, применять силу категорически было нельзя. <…>. Мы вели наблюдение <…>, чтобы пресечь действия возможных провокаторов, которые могли в отношении работников милиции что-то предпринять, после чего могли последовать силовые мероприятия. И, кстати, таких пару человек были. Их удалось на время нейтрализовать, выдернуть из этой толпы», — рассказывал начальник городской милиции.
Действительно, участники забастовки видели молодых людей с металлическими предметами, спрятанными под одеждой. Некоторые даже спрашивали: «Когда ментов бить начнем?»
Стремясь избежать кровопролития, депутат от БНФ Сергей Антончик, лидер стачкома в Минске, просил Шушкевича выделить ему телеэфир, чтобы обратиться к оршанцам и убедить их уйти с рельсов. Договориться не получилось: Шушкевич отказал, заявив, что у властей есть другие средства. Ставка была сделана на силу.
Поскольку местная милиция не справилась, в тот же день, 25 апреля, в Оршу из Минска, Витебска и Могилева прибыли подразделения ОМОНа общей численностью около 1500 человек. Более того, министр внутренних дел Владимир Егоров заявил, что он обратился в союзное МВД с просьбой перебросить в Беларусь дивизию внутренних войск из Нагорного Карабаха. Эти действия полностью поддержал Станислав Шушкевич. «Мне кажется, им хочется военного положения. До сих пор мы применяли платонические методы, но многие действия организаторов забастовки граничат с преступлением. На митингах звучат призывы к расправам, а наша прокуратура бездействует. Все же я надеюсь, что забастовку прекратят сами рабочие, а лидеры стачкома потом объявят, что это сделано по их призыву», — заявил он.
В итоге под угрозой применения силы стачечный комитет заявил о завершении забастовки в Орше. Поздно вечером, в 23 часа, железнодорожный узел был разблокирован.
Назавтра, 26 апреля, более 10 тысяч человек собрались на митинг в центре Орши в память об аварии на Чернобыльской АЭС. Они потребовали возбудить уголовные дела против высокопоставленных чиновников, скрывавших масштабы трагедии. Затем многотысячная колонна прошла до Кутеинского монастыря, где отслужили панихиду по скоропостижно умершим и погибшим от Чернобыльской аварии. На этом протесты в Орше завершились.
Стремясь сохранить лицо, стачком заявил, что забастовка всего лишь приостанавливается до 21 мая. Тогда должна была пройти очередная сессия Верховного Совета. Однако когда до нее дошло, требования рабочих и оппозиции БНФ не были приняты.
Впрочем, и к ответственности за организацию протестов тогда никого не привлекли. Попытка суда над Николаем Разумовым в августе 1991-го оказалась неудачной. Его обвинили в блокировке путей, но он не признавал за коммунистами права его судить, устраивал голодовку, а в какой-то момент в суд пришли человек сорок с его завода и просто вывели его со словами «Коля, тебе здесь нечего делать». Было решено доставить Разумова в суд принудительно, милиция явилась на завод, требуя выдать его, но рабочие отказались, пригрозив вновь блокировать железную дорогу и вдобавок международный газопровод. В итоге дело передали в Верховный суд, Разумову еще и предоставили телеэфир. Он и дальше будет известным активистом региональной оппозиции, пока спустя 15 лет, уже при Лукашенко, не окажется политзаключенным. Но тогда, в 1991-м, его дело закончилось ничем, а вскоре окончательно изменилась и ситуация в стране.
«Ніколі не пагаджуся з тымі, хто кажа, што той красавіцкі рабочы страйк не меў выніку. Ён, бясспрэчна, нанёс магутны ўдар па камуністычнай сістэме, разбурыў стэрэатып пра Беларусь як „рахманую“ рэспубліку і пра беларусаў як „лагодны“, нават „пакорлівы“ народ. Для нас, дэпутатаў Апазіцыі БНФ, тыя красавіцкія дні былі добрай школай: назапашаны досьвед прыдаўся ў жніўні 1991-га», — вспоминал Сергей Наумчик. Именно тогда, 25 августа, Беларусь де-юре стала независимой страной.
Читайте также
